Неточные совпадения
Когда стали наконец поступать бумаги к генерал-губернатору,
бедный князь ничего не мог понять.
Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая
бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления
бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к
генералу и опрометью к нему вбежал.
Восточная Сибирь управляется еще больше спустя рукава. Это уж так далеко, что и вести едва доходят до Петербурга. В Иркутске генерал-губернатор Броневский любил палить в городе из пушек, когда «гулял». А другой служил пьяный у себя в доме
обедню в полном облачении и в присутствии архиерея. По крайней мере, шум одного и набожность другого не были так вредны, как осадное положение Пестеля и неусыпная деятельность Капцевича.
Генерал занимался механикой, его жена по утрам давала французские уроки каким-то
бедным девочкам; когда они уходили, она принималась читать, и одни цветы, которых было много, напоминали иную, благоуханную, светлую жизнь, да еще игрушки в шкапе, — только ими никто не играл.
Трудно передать, что в этом воспоминании так сильно могло подействовать на
бедного и, по обыкновению, несколько хмельного
генерала; но он был вдруг необыкновенно растроган.
Генерал постоянно бледнел, когда видел этого коня, привязанного на время
обедни к церковной ограде.
После
обедни Анпетов взошел в генеральский дом, пробрался в кабинет к
генералу и сказал...
— При мне у нас преосвященный Иракламвон [Празднуется двенадцатого июня. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] был, — рассказывал
генерал, — так тот, бывало, по-военному, к двум часам и заутреню, и
обедню отпоет. Чуть, бывало, певчие зазеваются: «а-а-э-э…» он сейчас с горнего места: «Распелись?!»
— Извините,
генерал… — добродушно проговорил набоб, являясь в генеральский флигель в сопровождении Прейна. — Мне самому жаль
бедной Brunehaut. Погорячился…
Какой-нибудь департаментский штатский
генерал с высоты величия, почти с пренебрежением смотрит на
бедного дворянина, приезжающего в Петербург ходатайствовать по своим делам.
Потом на голову
бедного полковника Артабалевского вешаются все бесчисленные анекдоты о русских
генералах, то слишком недогадливых, то чересчур ревностных, то ужасно откровенных, то неловких поклонников дамской красоты, то любителей загадок, и так без конца.
Накормить его, конечно, накормили, но поручику хотелось бы водочки или, по крайней мере, пивца выпить, но ни того, ни другого достать ему было неоткуда, несмотря на видимое сочувствие будочников, которые совершенно понимали такое его желание, и
бедный поручик приготовлялся было снять с себя сапоги и послать их заложить в кабак, чтобы выручить на них хоть косушку; но в часть заехал, прямо от генерал-губернатора и не успев еще с себя снять своего блестящего мундира, невзрачный камер-юнкер.
Генерал-губернатор удивился, что m-me Лябьева до сих пор не видалась с мужем, причем присовокупил, что он велел даже
бедному узнику с самых первых дней заключения послать фортепьяно в тюрьму.
Я не говорю, что, если ты землевладелец, чтобы ты сейчас же отдал свою землю
бедным, если капиталист, сейчас бы отдал свои деньги, фабрику рабочим, если царь, министр, служащий, судья,
генерал, то чтобы ты тотчас отказался от своего выгодного положения, если солдат (т. е. занимаешь то положение, на котором стоят все насилия), то, несмотря на все опасности отказа в повиновении, тотчас бы отказался от своего положения.
Бедный мой отец, который не пел, а только вместе шел с другими унтерами, объявил, что он дворянин, но
генерал, злобно улыбаясь, сказал ему: «Дворянин должен быть с бо́льшим благоговением к служба господня» — и в своем присутствии, в соседней комнате с церковью, при торжественном пении божественных словословий, зверски приказал отсчитать триста ударов невинному юноше, запрещая ему даже кричать, чтоб «не возмущать господня служба».
То
генерал Хрящов, окруженный двумя отрешенными от должности исправниками,
бедными помещиками, легавыми собаками, псарями, дворней, тремя племянницами и двумя сестрами;
генерал у него в воспоминаниях кричал так же, как у себя в комнате, высвистывал из передней Митьку и с величайшим человеколюбием обходился с легавой собакой.
Лицо это принадлежало
бедной девушке, которую воспитывал добрый
генерал.
— Ах да! я ценю вашу дружбу, — отвечал со вздохом мой гость, — ценю и ваше доброе желание, но наш
генерал, каш
бедный добрый
генерал… он теперь в таком положении, что il s'emeut d'un rien, [Его волнуют пустяки — Франц.] и нельзя поручиться, в каком состоянии он будет в этот момент.
Бедный Рено простоял полчаса разиня рот на одном месте, и когда, возвратясь в Данциг, доложил об этом Раппу, то едва унес ноги:
генерал взбесился; с Дерикуром чуть не сделалось удара, а толстый Папилью, вспомня, что он несколько раз дружески разговаривал с этим Дольчини, до того перепугался, что слег в постелю.
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос все более и более начинал заинтересовывать общество; газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и в мирное время было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени; в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы в кружку с красным крестом появились на всех сборищах, торжищах и улицах;
бедных добровольцев, как баранов на убой, отправляли целыми вагонами в Сербию; портрет
генерала Черняева виднелся во всех почти лавочках.
— Ах,
бедная!.. — произнес
генерал с искренним чувством сожаления. — Но правда ли, что она очень красива собой?
— Не похвалят нас с тобой, протопоп, — отшучивался
генерал, любивший хитрого попа. — Ведь ты не пошел бы к Тарасу Ермилычу, ежели бы он
бедный был, да и я тоже…
Найдешь себе
бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или
генерал.
— Я здесь… чтобы, так сказать, ободрить… показать, так сказать, нравственную, так сказать, цель, — продолжал Иван Ильич, досадуя на тупость Акима Петровича, но вдруг и сам замолчал. Он увидел, что
бедный Аким Петрович даже глаза опустил, точно в чем-то виноватый.
Генерал, в некотором замешательстве, поспешил еще раз отхлебнуть из бокала, а Аким Петрович, как будто все спасение его было в этом, схватил бутылку и подлил снова.
Но
бедный юноша едва докончил. Он по глазам увидел, что
генерал давно уже это знает, потому что сам
генерал тоже как будто сконфузился и, очевидно, оттого что знал это. Молодому человеку стало до невероятности совестно. Он успел куда-то поскорее стушеваться и потом все остальное время был очень грустен. Взамен того развязный сотрудник «Головешки» подошел еще ближе и, казалось, намеревался где-нибудь поблизости сесть. Такая развязность показалась Ивану Ильичу несколько щекотливой.
Эффект, произведенный этою новостью, был чрезвычайный:
генерал, жена его, майор и отец Евангел безмолвствовали и ждали пояснения с очевидным страхом. Бодростин им рассказывал, что обращенный на правую стезю Горданов возгнушался своего безнравственного поведения и в порыве покаяния оставил
бедную Лару, сам упрашивая ее вернуться к ее законным обязанностям.
Утром одного дня, отстояв раннюю
обедню в одиноком храме, я вошла в дом
генерала, и тут со мною случилось нечто чудесное.
Объяснение это произвело свое впечатление и даже приобрело
генералу в губернском обществе ретивых защитников, находивших брак его делом очень благородным и предусмотрительным. В самом деле,
бедная по состоянию, безвестная по происхождению, запуганная Флора едва ли бы могла сделать себе партию выше генеральского писаря.
Вместо науки публицистика «Правды», вместо поэзии — Демьян
Бедный, вместо живописи толстопузые попы и звероподобные
генералы на плакатах.
— Что он принимает Лидию Павловну — это я понимаю. Не принимать людей с весом и значением и ласкать племянницу-фельдшерицу, которая идет наперекор общественным традициям, — это в его вкусе. Так Лука Семеныч манкирует тем, кто желал бы быть у него принят. Но почему из всех родных второе исключение предоставлено Захару Семенычу? Наш милый
генерал такой же, как и все мы,
бедный грешник.
— Случай-с: они командира-с ожидали и стояли верхами на лошадях да курили папиросочки, а к ним
бедный немец подходит и говорит: «Зейен-зи зо гут», [Будьте так добры (нем.).] и как там еще, на бедность. А ротмистр говорит: «Вы немец?» — «Немец», говорит. «Ну так что же вы, говорит, нищенствуете? Поступайте к нам в полк и будете как наш
генерал, которого мы ждем», — да ничего ему и не дал.
—
Бедная,
бедная, не дожила, какого-нибудь часа не дожила. «Особа» вошла в спальню, в сопровождении горько плачущей Дарьи Николаевны, и троекратно преклонила колена перед телом вдовы генерал-аншефа Глафиры Петровны Салтыковой.
Сытно ели, хорошо запивали, обещались так же отдохнуть и пожалели, что
бедный генерал-вахтмейстер, любивший лакомый кус и доброе вино, начал и кончил свои дела натощак.
На похоронах появилась и Левкоева, но и тут заметила одному из братьев Лориных, что
генералу церемония подобала понаряднее; критиковала, почему не было более богатого гроба и парчового покрова, катафалка, четверни лошадей; прибавила, что «если они уж такие
бедные, то она, Левкоева, со своими связями, если б только попросили, могла бы собрать достаточную сумму на генеральские похороны». Никто не дал ей ответа, да и вообще не обратил на нее внимания.
Генерал по доброте и простоте тоже был не хуже француза, но, кроме того, он был и человек могущественный и устроил всех четырех ребятишек Зинаиды Павловны, а зато и его дитя было прекрасно выкормлено, но незадолго перед тем временем, когда ребенка надо было отнимать от груди, генеральша уехала в Ниццу к больному отцу, а
генерал сам наблюдал за порядком в детской, и результатом этого вышло, что
бедная Зинаида Павловна опять пострадала, подпав своей ужасной судьбе, которая не хотела дозволить, чтобы ей хоть что-нибудь сошло без последствий.
Буфетчик дрожит и путается языком, но рассказал, что камердинер, проводивши
генерала, совсем был здоров и ходил на рыбный садок, себе рыбу купил, а потом пошел к графу Шереметеву к второму регента помощнику спевку слушать, а оттуда на возврате встретил приходимую
бедную крошку, и принял ее, и с нею при открытом окне чай пил, а когда пошел ее провожать, то вдруг стал себя руками за живот брать, а дворники его тут же подхватили под руки, а городовой засвиристел — и увезли.